каких-нибудь долбаных лет,
мы просто вспомним про этот день,
про этот проклятый день,
как ты пришла ко мне покурить,
потому что никак одной,
потому что мир вдруг стиснулся в ком
и замер в клетке грудной.
Я вспомню, как в этот черный день
мой полузнакомый друг,
что рисует мудрых львов и лисиц,
гуляющих средь листов,
внезапно, залпом, лист за листом,
рисовала деревья, дома и птиц,
но красным и черным, черным и красным,
в крови, и угле, и синей пыли.
...а в это время они штурмовали
Чернобыльскую АЭС...
И черные птицы с серой бумаги
глядели на Ржавый лес.
Я вспомню, как ненависть горлом шла
и колом вставали слова.
Как перекличка в “Фейсбуке” велась:
“Живы” - “Живой” - “Жива” -
“Кот в переноске, готовы идти,
собран тревожный рюкзак”.
Мир кончился. И моих друзей
за “Мир Украине!” и “Нет войне!”
менты волокут в автозак.
Преступник - не тот, кто бомбит города,
а тот, кто идёт против зла.
Но Питер подчеркнут горящей чертой,
это первый Молотова коктейль
девушка подожгла.
А я до рассвета делом займусь,
чтоб от ужаса не орать, -
расставлять запятые, ставить тире,
“елки” на “лапки” менять -
потому что мор, а теперь война,
и голод стоит у дверей,
И ангел опять снимает печать
под рев четырех зверей,
но моя подруга, которой ночь
в отделении коротать,
просит самое важное:
хлеба, одежды и что-нибудь почитать.
И проклятой ночью проклятого дня
среди злобы, воя, дерьма,
Насколько мне хватит воли и сил,
я буду вычитывать этот текст,
и отдам редактору - точно в срок.
Потому что - и да поможет нам Бог, -
остаются Пушкин и Розенталь,
когда наступает тьма.
