или дверь смастерить - чтоб не дуло
и снег не летел из дыры.
Слесарь чинит замок. Механик на летном поле
латает измученный бомбардировщик,
гладит перчаткой истрепанные бока.
Врач - извлекает из дергающейся,
не желающей гибнуть жалобной плоти
грязь, железо, осколки костей,
зашивает. Не дует на рану.
Не говорит “потерпи, все пройдёт”.
Это сделали бы милосердные сестры,
но их тут нет.
Милосердные сестры остались там же,
где и всё остальное.
Любовь.
Жизнь.
Свет.
Мы с тобою там нé были,
потому что еще не были.
Мы в лодке, долбленой из дерева,
по звездному небу плыли,
звезды ластились к нам, подплывали,
лучами манили, звенели и звали,
а мы им махали рукою, махали,
улыбались и вдаль уплывали.
А военный врач, преподобный Курт Ройбер,
не знающий, что святой,
подбирает обрывок карты,
мятый, замерзший, но почему-то
пощаженный войной,
Достает из кармана шинели огрызок
карандашика? уголька?
А русский ребенок, который
по карте водил указкой,
изучая ландшафты этой страны,
он давно уже мертв.
Практически наверняка.
И зима ложится тяжелой тушей.
Уже легла.
Да и всем тут осталось недолго.
В черное днище котла
С неба сыплются шестиконечные звездочки,
Из Вифлеема привет.
Военврач, дилетант-художник,
рисует Мадонну с Младенцем
и пишет по краю рисунка, что заповедал апостол:
Любовь.
Жизнь.
Свет.
Мы с тобою там нé были.
Там только солдаты были.
И венки свивали из сухой полыни и пыли,
украшали их стружками,
пели про Ночь Святую,
Светлый ангел с благою вестью
летел над землею,
шли пастухи поклониться
Божьему Сыну и Деве Пречистой,
в небе сияла Звезда,
четыре бомбы упали у самого блиндажа,
по одной за каждого евангелиста.
Тем и кончился праздник тогда.
Но мы с тобою там не были,
ни с одной, ни с другой стороны.
Мы родились значительно позже.
После этой войны.
Военврач, рисовавший Мадонну
углем на обрывке карты,
на изнанке прежнего мира, -
священник Курт Ройбер,
умер в лагере НКВД,
под Елабугой в сорок четвертом.
О последних днях его жизни
не известно совсем ничего.
Но в лагере он нарисует
(пока еще мог рисовать)
Деву Марию Пленных -
Изможденную, нищую, в черном,
с обметанными губами и скорбным тяжелым взглядом,
и напишет по краю листка, как священнический обет,
все те же слова апостола:
Рождество.
Любовь.
Жизнь.
Свет.
Молитесь о нас, святой Курт Ройбер.
Счастливого Рождества.
