В которой и курице не утопиться,
И только такая овца, как она,
Могла не нащупать пологого дна.
Она уплывала и песенки пела,
И где-то над ней комариха звенела,
И церковь звенела, и ангел кружил,
И весь ее мокрый дурацкий гербарий
Плыл рядом, как будто ее сторожил.
Она уплывала по речке корявой,
Зажав медяки за свою переправу,
Фактически зайцем, за собственный счет.
Ее и зарыли-то, в общем, бесплатно,
Всё в том же потрепанном вымокшем платье,
И та же вода с волосёнок течет.
И кто говорил, что она хороша?
Рахитное тело, больная душа,
И ангел кружился над нею всё ниже,
Белесыми крыльями страшно шурша.
Листки-лепесточки, сухие былинки,
на ветхой странице гравюра-картинка,
где в платье старинном, хрупка и невинна,
Офелия песни поет.
И шарит руками, и перебирает,
и каждый цветочек по имени знает,
а может, не знает, а так, сочиняет,
и кто этот лепет поймет.
Безумие в драмах и мудро, и мило,
А в жизни бесстыдно, темно и уныло,
и мочится пьяный могильщик в могилу,
сорви розмарину для памяти, сколько ж его вдоль дороги растет...
