На начало карнавала было небо
Синее, как птичьи перья.
У нее была бабушка, мать и брат,
Мать была служанкой у отца Анри,
Варила еду, убирала в церкви,
Бабушка никак не могла умереть,
Не умерла и теперь,
А Розу Кармель знали все в округе,
У нее была большая голова
На скрюченном маленьком теле.
Из двадцати семи лет - двадцать два
Она провела в постели.
С утра ее выносили за дверь –
И она там весь день лежала.
Но у Розы Кармель была своя страсть.
Она любила карнавалы.
Когда за стеною барабаны загремят,
Заплещутся бусы и тряпки золотые,
Роза Кармель забывает, как дышать,
И тает, тает в расплавленной стихии.
Ее бы растоптали в этой толпе,
Но барабаны… Эти барабаны…
У нее была большая голова
И сухая тонкая кожа.
На нее и не взглянет мадмазель Шарлота,
И Эрзули не взглянет тоже,
Но каждую ночь кривым коготком
Она рисует алтарь с гробами –
И ждет, ждет, когда в нее войдет
И сожжет ее скудную память.
И грохнут барабаны, завертится мир,
Громче! Громче! Приходите, боги!
Роза Кармель встает среди тьмы
На скрюченные ноги, скрюченные ноги,
И качается ее большая голова,
И гремит, будто марракаса.
У нее была большая голова
На скрюченном маленьком теле.
Год за годом она оставалась жива
И ждала карнавальной недели.
А на следущий день после Марди-Гра
Ее относили к храму
И отец Анри ставил пепельный крест
На бабушку, Розу и маму.
Брат у Розы был тонтон-макут,
И кто бы что мог поделать,
Когда священник однажды пропал,
А церковь дотла сгорела…
Кто сказал, что мертвые не могут танцевать?
Могут, могут, под барабаны могут.
Мы с тобой проснемся и отправимся гулять
Совсем немного, ну правда же, немного,
Ровно столько, чтобы услышав барабан,
Прийти туда, где Роза, где пляшет Роза…