Странное дело, из всех женских образов-архетипов образ Сольвейг, такой трогательный и нежный, кажется мне наиболее идиотским. Или же какая-то общая недопонятость, недосказанность присутствует в нем, не знаю даже. Юная чистая дева, раз-навсегда влюбившаяся в незнакомого человека, всю жизнь прождала его в маленькой избушке, выплакавая глаза, пока он там тусил в разных странах, на разных пирах, воевал с троллями, оборачивался то царем горы, то женихом царевны, а на деле-то оказался жалкой пуговицей, разменной монеткой, каплей в плавильном ковше. Наверное, ее жизнь песня. Но что-то мне подсказывает, что Сольвейг была слепой с самого начала. Не метафорически (слепо влюблена), а физически, грубо, наощупь. И возможная любовь к Перу просто подвернулась, как пятак, чтобы смотать на него пряжу в клубок. Пер Гюнт не перестал быть пуговицей. Просто благодаря Сольвейг, он нашел свое место в жизни -- на него намотала свою тоску и неустроенность белокурая дочка сельского старосты. И только идиот Пер Гюнт мог поверить, что Сольвейг ждет его возвращения. Бедный дурачок, перегоревший фейерверк, выдохшийся флакончик с чудо-зельем. А на что ей, по здравому размышлению, еще одна пуговица? Не пришей-не пристегни.
