Простые радости земли

Слушай, Израиль! О мой прекрасный Израиль!
Свет поднебесный, дикая песня, библейские камни,
Слушай, Израиль, страна - средоточье Вселенной,
сердце Вселенной - страна как огромное сердце.
Слушай, Израиль, спасенный из пламени ада,
Ада, который создали обычные люди.
Слушай, Израиль, прошедший сквозь страх интифады,
Горе и пепел, и снова - сквозь горе и пепел.
Слушай, Израиль, победное пенье деревьев,
Тех, что сжигали, но сжечь до конца не сумели.
Слушай, Израиль, чьи дети рождаются в мире,
В мире, который на них посылает ракеты.
Слушай, Израиль, ты выстоишь, ты превозможешь,
Ибо ты в сердце у Бога и Бог - с твоим сердцем.

Наблюдаю за общением людей в Сети. Вот N некоторое время, допустим, даже долгое по сетевым меркам, подписан на М. И отчего-то чем дальше, тем развязнее и фамильярнее тон его комментариев, очевидно, длительность подписки дает определенные права, так что манерами можно и пренебречь. Вот я и думаю, сколько раз N должен посетить кафетерий, прежде чем начнет сморкаться в занавески, а что такого, он же тут почти как дома...

Эй, ты помнишь? Друг у тебя был,
хороший такой дружочек.
Столько всего вам было что вспомнить,
о стольком порассказать.
Вы вместе шлялись по миру,
весело жили, писали песни,
стопили сотни камьонов
на трассах по Лангедоку,
ну а теперь встречаетесь - ну на бульваре столкнетесь.
Он в розовом, ты как обычно.
Ты летишь где-то мимо жизни,
они с супругом собачку ведут погулять.
Отчего расстались? Ну как -
Один был святой, другой был дурак,
А в целом обычно - история мира:
но ты не жалеешь ни краткой минуты,
что дело кончилось так.
Меня приглашали в том доме остаться,
варить супы и гулять втроем,
но я предпочту свалить и расстаться,
чем оставаться в гнезде чужом.

Эй помнишь, а тоже была любовь,
книжные полки, свадьба, диван,
выбрали мебель в ИКЕЕ с доставкой,
пьет? Ну ты скажешь, а кто не пьет!
Ты наблюдаешь его партнершу -
милую девочку-георгин,
Бог знал, что делал, когда их свел,
ибо сдох бы он нахрен тогда один.
Можно ли было все сохранить,
склеить разбитое, дальше жить?
Но ты не жалеешь ни краткой минуты,
что пришлось в никуда оттуда валить.
Забрав детей из тошного ада,
рядом с голым трупом прежней любви.
Даже прошлого счастья оттуда не надо,
взорви свою память - и дальше живи.
Говорят, он тебя иногда вспоминает -
очень мило, ну, вышли денег на сына, а если найдешь моё фото, сразу порви...

Видно так уж оно со мной,
если дело пахнет войной,
если мне по сценарию светит растаять,
а сценарий написан не мной,
я вспоминаю, что иногда
на стене нарисована мелом вода,
а на этой воде качается лодка,
плывущая невесть куда.
И можно собрать свой нехитрый скарб,
а можно все бросить, еще наживем,
и сесть в эту лодку, и взяться за весла -
и похуй, куда плывем.
И никто из тех, кто вот-вот тебя съест,
никогда не достигнет тех самых мест,
куда твоя лодка однажды причалит
(даже если в соседний подъезд).
А если дело идет к войне,
а лодки по-прежнему нет на стене,
Нарисуй хоть чем, хоть губной помадой,
на двери или окне.
Но помни: чтоб вышло наверняка,
сначала - в четыре штриха - река,
а после - лодку, луну и звезды,
ну все что угодно, но главное - прыгнуть.
До встречи. Давай, пока.

Она уплывала по узкой водице,
В которой и курице не утопиться,
И только такая овца, как она,
Могла не нащупать пологого дна.
Она уплывала и песенки пела,
И где-то над ней комариха звенела,
И церковь звенела, и ангел кружил,
И весь ее мокрый дурацкий гербарий
Плыл рядом, как будто ее сторожил.

Она уплывала по речке корявой,
Зажав медяки за свою переправу,
Фактически зайцем, за собственный счет.
Ее и зарыли-то, в общем, бесплатно,
Всё в том же потрепанном вымокшем платье,
И та же вода с волосёнок течет.
И кто говорил, что она хороша?
Рахитное тело, больная душа,
И ангел кружился над нею всё ниже,
Белесыми крыльями страшно шурша.

Листки-лепесточки, сухие былинки,
на ветхой странице гравюра-картинка,
где в платье старинном, хрупка и невинна,
Офелия песни поет.
И шарит руками, и перебирает,
и каждый цветочек по имени знает,
а может, не знает, а так, сочиняет,
и кто этот лепет поймет.
Безумие в драмах и мудро, и мило,
А в жизни бесстыдно, темно и уныло,
и мочится пьяный могильщик в могилу,
сорви розмарину для памяти, сколько ж его вдоль дороги растет...

Аист к аистам летит,
им ребеночка тащит.
Аист аисту орет:
"Ты свихнулся, идиот?"
Аист аистам кричит: "Чо, забздели?
А-ха-ха, коллеги, первое апреля!"
Тут все выдохнули, кофе докурили
И по новым по заказам поспешили.
Но выписывая по небу фигуры,
улыбалися при встрече, как авгуры.

Ольга Сергеевна и Михаил Олегович
Ходят по новым своим обителям,
еще до смерти опостылевшим.
Михаил Олегович ощупью, осторожно ступая в сумраке
все кружит и кружит по комнате,
где кровати стоят заправлены,
где окна законопачены,
где пахнет йодом и хлоркою,
И никого, никого, ни шепота,
Ни даже вода не капает.
И если идти все прямо,
То опять вернешься в палату,
Опять вернешься в палату,
Опять вернешься в палату...

А у Ольги Сергеевны другое,
Длинный-длинный непробудный, немытый,
По кафелю бабочки и фрукты,
Кто-то в ванной, с проломленной дверью,
То ли бреется, то ли напевает,
Ольга Сергеевна не знает.
Ольга Сергеевна не хочет.
Ольга так больше не может.
Она идет дальше, там спальня,
Табурет где упал - там и брошен,
И халатик упал, там и брошен,
Клок волос на полу - там и брошен…
И если идти все прямо,
коридор слегка закруглится -
И снова выведет в кухню,
Но придется опять мимо ванной.

А потом внезапно отворяется дверь -
И Ефим Петрович, математик,
В пиджачишке с перхотью и мелом
заходит в ее квартиру,
И Ольга Сергеевна боится
сказать, что не смогла, не написала,
что она не помнит, не может...
А он ей: Оленька, ну что ж ты?
Выходи, выходи скорее,
Ведь сегодня такое время,
Что ад удержать тебя бессилен.
Пасха, Оленька, Пасха!
Пойдем, нам еще зайти за Мишей!

Пока не требует поэта
к священной жертве Аполлон,
Он словно кот, желая в лето,
Сидит и плачет на балкон.

Там стелются иные дали,
Там космос блещет из-за крыш…
Но Феб, противник глоссолалий,
Угрюмо говорит: шалишь!

И он смиряется, вздыхает
И лишь тоскливый взгляд бросает
На заповедные края,
Где вольно буйствуют стихии,
где в небесах летят витии,
где Леты хладная струя...

Бывалоча раскиснешь
от мыслей и от бед,
и тут на паутинке
спускается сосед,
Расставит педипальцы
И ну слова плести
Про русские просторы,
Про сбившихся с пути,
Про смерть всея Европы,
про Путин молодец -
И сразу отступает
хтонический пиздец,
И снова ты красивый,
И снова на коне.
Мерси, моя Россия,
что помнишь обо мне!

От хороших, от плохих,
от ожиданных вестей -
Что же так меня тошнит
от любых от новостей?,
Крики чаек за окном,
дорогих собратьев чат,
одинако ни о чём
медью кованой звучат.
Зло, добро, исход, расход -
лишь зловонье мертвых пчёл.
Словно бы из слова бог
шишел-мышел и ушел