Простые радости земли

Пес остался без присмотра и орет до хрипоты,
Где-то рядом нестерпимо испражняются коты,
за окошком воет гларус, вот бы чорт его унес!..
Чашки трескаются сами, прямо в мойке, не вопрос!
Кто-то снова съел кроссовки и нассал мне на жилет.
Жизнь похожа на коробку шоколадных блять конфет.

Сuando yo muera-muera
absolutamente muera
Quiero que me entierren
como todо buen católicо
con una Misa de Réquiem,
con flores y negras candelas
y hay una humilde petición,
aunque no soy alcohólicо.

Deja que un ángel de mármol
llore por mi en mi tumba,
Sobre mi tumba de mármol
con sus blancas alas de mármol
con su blanca capa de mármol
un angelito llorando
у debajo de su capa blanca,
él oculte una botella
una bonita botella de ron,
que nunca este agotado.

Me sentiría mucho mejor,
si supiera, que el ángel del llanto y dolor
tenga una botella de ron
para todos mis buenos amigos.
------------
Когда я помру-помру-помру,
Абсолютно точно помру-помру,
Меня схороните-заройте как надо,
как принято у людей.
Чтоб крест над могилой, чтоб месса и хор,
цветочки там, свечки и весь разговор,
И есть еще просьба одна у меня
(из разряда общих идей).

Пусть ангел из мрамора будет
Рыдать над моим надгробьем,
Печальный мраморный ангел
В мраморном белом плаще.
Чтоб крылья из мрамора,
Перья из мрамора,
Носик и ротик – чтоб тоже из мрамора,
И главное плащик чтоб тоже из мрамора,
длинный такой ваще.

Чтоб лил бы он горькие слезы
Над бедной моей могилкой,
а в кармане плаща бы была у него
Пузатенькая бутылка,
Бутылка темного рома,
ну можно – и светлого рома,
и чтобы ангел ее хранил
для знакомых и незнакомых.

И грустному праху в землице сырой
Веселее будет лежать,
Если ангел буквально под сению крыл
будет, рыдая, скрывать
бутылку отличного рома для прекрасных моих друзей.

Мой накопленный мир расползается, бьется в стены,
по нему гуляют пчелы, коты, щенята,
мшелоимство, мышейловимство, сей дар обсценный,
дар напрасный, случайный, как роза у психопата,
в сентябре неудобно пересекать границы,
это вроде в дому у висельника болтовня о шмотках,
мол, из кучи измятое платье - в шкафу отвисится…
Осень - та еще пограничница, в золоте и обмотках.
Я не хочу про мертвых, ну в самом-то деле,
сколько же можно - расстрелян, замучен, сгинул,
эта вот просто угасла, а эта - не просто,
А куда от них деться, если они повсюду.
Три архангела, света моих, Михаил, Рафаил, Гавриил,
шелестят крылами,
что ты, говорят, не ной, не плачь, человече.
Не гневи, говорят, Вселенную, волки придут, укусят.
Серые, говорят, придут - с большими зубами.
На вот перышко лучше, зеленое, говорит Рафаил, а плакать не надо.
Хорошо, говорю. Вот доплачу - и впредь не буду.

А скажем, братишка, вот ежели б ты
Был бы не ты, но при этом и ты.
Ну, скажем, родился б ты рыбой речной
И прыгал бы в небо над гладью речной,
И жил бы, допустим, три тысячи лет,
Писал бы трактаты, следил за звездой,
А из-под воды бы глядел и сиял
Чей-то глаз - прозрачный и голубой,
И ясень бы рос над домом твоим
И медные листья ронял.
А был бы ты птицей... ну нет, не орлом.
Мне трудно представить, чтоб ты убивал.
Ты был бы, поди, еще тем певуном,
Но все ж, полагаю, что чаще б - молчал.
Порой облетал бы дремучий свой лес,
Выбирался бы в сумерках прочь из дупла,
Люди бы знали, что ты вроде есть,
Но вряд ли встречали - такие дела.
Зато рисовали бы твой силуэт
На дымоходах и книжных шкафах,
В двух-трех бестиариях виден твой след,
Возможно, и вправду твой.
Но так хорошо, видит Бог, хорошо,
Замечательно, мудрый мой, милый брат,
Что здесь и сейчас ты совсем человек.
Хотя, разумеется, кот.
Вот.

и через год



О мой брат, мой друг, мой умница - кот Баюн,
почему ты так далеко, в золотом краю,
где молочные реки с медовою поволокой,
где пустыня, и камни, и звезды в одном строю.
Почему ты болеешь, сердце свое палишь,
почему поешь, даже если молча лежишь,
почему я слышу тебя среди шума моря,
почему ты там, почему сюда не летишь?
почему и я не лечу к твоим берегам,
где построен храм, где разрушен храм - и построен храм,
Где, взмывая ввысь, рассыпается песня звоном,
где ложится вечность к легким божьим стопам?
Почему ты знаешь и то, о чем промолчу?
Почему тебе тайна смерти - и та по плечу?
Почему твое имя сияет как яблоко ночью?
Почему ты можешь все то, что я так хочу?
Как давно мы живем на горькой нашей земле.
Что летит по Вселенной, в мертвой зайдясь петле,
Мы живем и звеним - то миру, а то друг другу,
в янтаре, в молоке, в стекле, в хрустале, в стекле...

Мед и яблоки. И волна рассыпается брызгами,
бьет о придонный песок - и зеленым исподом блистает,
И в небе серебряном солнце пылает,
Веселым горит серебром.
Только ветер холодный, северный ветер пришел -
это осень! это сентябрь наступает,
листья платана шуршат по дорожкам,
и медом сочатся медовые яблоки,
поздние пчёлы над ними летают,
отмеченные сентябрём.

Счастья вам в новом году, это мудро,
что год начинается с осени, с золота пашен, плодов,
золотящихся средь непокорной, зеленой и залитой солнцем листвы,
И янтарного меда струя ниспадает,
на дольки нарезанных, терпких от юности яблок,
на лепешки, гранаты и листья, на влажный соленый песок
и пчелы летят через северный ветер,
Шана Това - кто-то к жизни, кто к смерти готов.

Осень - и яблоки с медом, и хлеб, и дым,
и туман предрассветный над морем,
И звезды - как мед и как яблоки, медом стекает луна,
медовой дорожкой на волны сиянье неспешно течёт.
Где-то за краем, на грани нездешнего слуха, как бык,
торжествующий и упоённый, и полный величьем,
Тьму разрывая, шофар над Вселенной ревет.

Не время вины и не время вина -
Шелест страниц, скрип пера - и падение яблок на землю,
и пение пчел сентября, и волною струящийся мёд.
Кому суждено быть живым - тот будет живым.
Кому суждено умереть - умрет. И дорогой морской и медовой
кто в дом Отца, кто на Яблочный остров уйдёт.
И вот так начинается год.

В это лето, вот в это лето,
Что огнем пролетело по свету,
Три дружбы лопнули у меня,
И еще одна, краткая, на два дня,
И дымом истаяли на свету,
И, в общем, довольно об этом.

Чашки бьются, цепочки рвутся,
Люди сходятся и расстаются.
Три дружбы лопнули у меня,
И еще одна, краткая, на два дня,
И я ни одну не хочу назад,
И, в общем, довольно об этом.


А так-то лето что надо,
Из черешни и винограда,
Из долгих ночей, рассветных лучей,
Из пламени придорожных свечей,
Из прóводов, судорог, суматох,
Из - “кажется сдохну? а нет, не сдох”
Из чистой воды, из синей беды,
Из яблок - за морем шумят сады...
Три дружбы лопнули у меня,
И еще одна, краткая, на два дня,
И я ухожу, обрывком звеня.
И, в общем, довольно об этом.
И, в общем, довольно об этом.

Светило Господне над миром пылало
И знаменем синим вставал небосвод,
А Иньиго, воин из рода Лойола
Из дома уходит в последний поход.
Увечный бродяга, защитник Памплоны,
Прославленный воин, забытый герой,
С трудом ковыляя по горному склону,
В соломенных туфлях выходит на бой.

Anima Christi, sanctifica me.
Corpus Christi, salva me.
Sanguis Christi, inebria me.
Aqua lateris Christi, lava me.

Его поджидают пернатые змеи,
Отчаянье, розги, позор и тюрьма,
Но коли Французик осилил дорогу,
То баску она покорится сама.
Угрюмый идальго из рода Лойола
Пройдет сквозь измены, изгнанье, чуму.
Он будет отвергнут Иерусалимом,
Но Рим и Париж обернутся к нему.

Passio Christi. conforta me.
О bone lesu, exaudi me.
Intra tua vulnera absconde me.
Ne permittas me separari a te.

Отброшенный камень, нелепый калека,
Пронзающий души и жён, и мужей,
На битву уходит Игнатий Лойола,
Оставив оружье у Дамы своей.
Идет спотыкаясь, пророк хромоногий,
Не зная дороги, лишь ввысь и вперед.
И Дева пошлет на уста ему розу.
А в час его смерти белейшим покровом
С лица его вытрет и слезы и пот.

Ab hoste maligno defende me.
In hora mortis meae voca me.
Et iube me venire ad te,
ut cum Sanctis tuis laudem te
in saecula saeculorum.
Amen.

С кем говорю я ночами?
С мертвых живыми речами.
Днем же цежу сквозь усы
волны дурного планктона,
умным китом подвизавшись.
Трусь плавником у бетона,
ради куска колбасы.

Но по ночам, зажигая
грустную лампу-маяк,
сетью простой обвязавшись,
в страшную вечность ныряю,
устричник, нищий, дурак.

Память не учит, не лечит,
Память горит-не сгорает.
Мертвые в безднах сияют,
льют свои горькие речи,
жемчугом, пламенем, черной водой.
Свет из глубин - золотой.

Одни любят книги, другие кино,
А третьи картошку без лука,
Одни в упоенье, другим все равно,
А третьим - кромешная скука.
Железная полночь, избитый мотив,
и жизнь за стеклянным забором.
А вот лично я люблю чернослив
И кофе с вишневым ликером.

Одни любят драться, другие - страдать,
а третьи - страдать сострадая.
На каждом горит родовая печать,
И Гаю отыщется Гая.
И каждый, наверное, будет счастлив,
Когда сопечальника встретит.
Но вы, драгоценный мой, не чернослив,
Поэтому вам и не светит.